Чертовы кобели. Все никак конченую самку не поделите. Самку, которой тошно от одной только мысли... о вас и о вашей похоти!
- А ты, б***ь, еще куда?! – вдруг раздалось свирепое за моей спиной.
Догнал. Сработало. Конечно, сработало. Куда лучше всяких уговоров – когда трофей бежит, тут уже не до дележки…
Мигом настигает и хватает за локоть. Пытаюсь выдраться:
- ОТПУСТИ!
Борзо, гневно, неистово отдергивает обратно, швыряет, отчего, словно кукла, тотчас полетела я на асфальт. Шаг ближе - и повелительно, бесцеремонно подхватил, поднял к себе на руки, перекинул через плечо и понес к машине.
- Отпусти! Кузнецов, отпусти! – ору, визжу, колочу со всей дури кулаками по его спине – тщетно.
Еще шаг – и опускает, едва ли не бросает на землю: пошатнулась, повалилась на авто.
- Уйди! – рычу. Попытка выдраться, сопротивляться.
- Мне сказано доставить и следить – значит так и будет! И мне по*** на вас двоих! - метнул яростный взгляд то на меня, запуганную, то на Блоху, избитого и скрюченного: - Хотите вые**ваться - вые****йтесь! Но не мне, б***ь! Приедет Ерема – и валяйте, что хотите! Он, с*ка, быстро эту х**ню порешает! А мне эта е**тень не нужна! ЖИВО. СЕЛА. В МАШИНУ! - жестко, мерно, словно демон.
- Я – не вещь! – злобно рычу, прозревшая от такого его поведения.
- ВЕЩЬ, Балашова. ВЕЩЬ! - сплюнул яростно в лицо.
Миг – и, ухватив за шкварки, отстранил вбок, открыл машину и запихнул, силой втолкнул меня в салон.
- Сейчас – ВЕЩЬ, - с лязгом закрыл дверь.
***
Сидим вдвоем с Кузнецовым на кухне (опять Блоха в машине, внизу). Молча, пьем чай. Каждый повесил голову и утопает в своих тяжелых мыслях.
- Прости, - внезапно шепнул, отчего невольно вздрогнула я. Подвести очи и уставиться ему в лицо (а вот он не смотрит). Продолжил: - Но и ты сегодня неправа была, - глаза в глаза. - Не смей больше так реагировать, вести себя. Никогда не пререкайся, на людях. Даже если тебе кажется, что вокруг – одни друзья.
Слушаю, внимаю ошарашено; боюсь моргнуть.
- Особенно с Еремой, - ведет дальше; взгляд около. – Ни огрызаться, ни истереть, а уж тем более унижать. Ты же вроде уже большая девка, и касалась нашего мира – а элементарного не сечешь. Так и по роже могут съездить, и не только это… То, что ты там при Алтухове творила – даже я ох**л с лояльности Гриши. Он тебе не сказал, так я скажу: такое – непростительно. Дома – хоть на ушах стой. За пределами – ты баба Еремы. Вещь. Неотъемлемая часть его. …которая просто ну не может не подчиняться. Смирись. Ведь даже если ТЫ его дискредитируешь, и он это терпит, то чего мы, ровные пацаны, должны его слушать и ему подчиняться? Им баба командует? Вот и пусть ходит под ней, а не…
Опускаю пристыжено очи.
Прожевал эмоции. Шумно вздохнул:
- И пока я за тобой присматриваю, ты будешь подчиняться мне. Всё понятно? Я, вроде, ничего лишнего не прошу, и скотски себя не веду. Вот и ты, будь добра, иди навстречу… Договорились?
Нервически сглотнула скопившуюся слюну. Немного помедлила, но решаюсь (не подводя глаз):
- Да. Договорились.
…
Долгие, пустые, тяжелые минуты… неловкости и рассуждений.
Бесцельный взгляд за окно…
И вдруг раздался шорох. Тихий стук.
Мигом встрепенулась, сорвалась с места я. Поспешил за мной и Кузнецов. Обмерли в коридоре, ожидая.
Еще момент, еще штрих – и дверь распахнулась.
Дикий, радостный стон, вскрик невольно вырвался из моей груди. Еремов. Моя попытка кинуться на него, его же – зайти в квартиру. Столкнулись, как идиоты.
Счастливо смеюсь, торопливо отступая.
Но уже буквально доля секунды – и сам бросается на меня. Жадный, откровенный, развратный, пылкий поцелуй в губы - наполняя, насыщая меня сполна своим ароматом, вкусом, теплом. Одной рукой прижимает за талию к себе, а второй – силится стащить с себя вещи. Отчаянно помогаю.
Шаги наощупь – забрались в кухню. Еще миг – и уткнулись в стол: хода дальше нет. Смеюсь, пристыжено. Отрываюсь от его губ – а он и не против, тотчас прилипает лаской к шее, еще больше доводя меня до трепета, до взрыва неистового желания.
- Может, голодный? Поешь?
- Ага, - ржет, и тут же повалил меня на стол.
Рассмеялся Боря: живо убрал со стола чашки, давая нам больше свободы; шаги на выход. Схватил курку.
Слышно:
- Я буду в машине.
Едва раздался стук двери, как тотчас, словно по команде, среагировал Еремов. В момент отстранился назад: грубо, алчно стащил с меня джинсы, белье – и вновь повалил на стол. Точные, ловкие, но спешные движения... Не успеваю даже ничего сказать, как в следующий миг – полностью ощутила его уже в себе. Резвый напор, по нарастающей действия, доводя меня до полного исступления, до дрожи, до громких, что не в силах сдержать, наполненных изнеможением и похотью, стонов. На глаза проступили слезы…
***
Замер, расплываясь в удовольствии...
Глубокие, усталые вдохи.
И вдруг, едва различимо шепотом на ухо:
- Евсеев мертв.
Обмерла, окаменела я от услышанного. Но секунды – и, ничего больше не сказав, не продолжив, отстранился от меня; поправил, застегнул брюки. Шаги в коридор, не оборачиваясь. Мигом спускаюсь и я со стола. Торопливо следую за ним.
В ванной замер Гриша – моет руки.
- В смысле? – хмурюсь, огорошенная. Все еще никак не могу понять, не послышалось ли мне. И что он имел в виду (ведь такого, казалось, просто не может быть… в природе даже: только не этот бес).
Молчит. Выключил кран. Вытер руки.